Кир Булычев - Последняя война [с иллюстрациями]
Крупная слеза сорвалась с ее ресницы и гулко щелкнула по тонкому фарфору. Тетя Миля подставила чашку под кран, смыла слезу.
В коридоре заверещали роботы, и Глеб Бауэр прикрикнул на них, чтобы не попортили обшивку. Снежина заглянула в буфетную, хотела напиться, увидела, что тетя Миля перетирает чашки, заподозрила неладное, взмахнула большими красивыми руками и сказала:
— Что-то случилось? Кто вас обидел, Эмилия Кареновна?
— Никто, — сказала тетя Миля. — Никто не обидел. Чего тебе, Снежка?
Снежина поправила волосы, самые пышные и самые черные волосы в Космическом флоте, и села на вертящийся табурет. Она была дотошна и обстоятельна. Она любила ясность.
— Я не верю, — сказала Снежина. — Рассказывайте. Тетя Миля прижала чашку к груди. Поняла, что рассказать придется. Да и хотелось.
— Я их ждала, — сказала она. — Как ждала! Вся команда свидетель. Торт сделала со словами «Добро пожаловать» по самой середине... В холодильнике стоит. Каравай был, ты сама видела. Соль на верхушке. Ты же знаешь, я перегрузок совершенно не выношу, а пока тормозили, из камбуза не вылезала фактически, даже Гришку моего отключила. Все сама. Правда, Кирочка Ткаченко немного помогала, она это любит. Потом вышла к тамбуру, а как увидела — каравай Кирочке, а сама сюда. Плохо мне, просто не могу. Такое впечатление, словно в детстве снились, в кошмаре.
— А вы их разве на Земле не видали? — удивилась Снежина.
— Там у нас, на базе, другие были, двигатели монтировали. Милые такие, с тремя ногами, аккуратные, глазастые. А этих я как увидела — каравай Кирочке сунула и бежать. Даже стыдно, но ничего с собой поделать не смогла. Ой, идет...
Тетя Миля непроизвольно зажмурилась. Вцепилась пальцами в край стола — даже суставы побелели.
Снежина обернулась. Мимо открытой двери прошла хвостатая жаба. У жабы были длинные тонкие руки. Она жестикулировала ими, объясняя что-то семенившему рядом Малышу.
— Ты иди, — сказала тетя Миля тихо, не открывая глаз. — Мне самой стыдно, ты не думай. Только пирожок сверху возьми, из белой кастрюли. С рисом и яйцами.
Снежина вздохнула, мотнула головой, рассыпав по плечам чудесные волосы, открыла шкаф и взяла из белой кастрюли пирожок.
— Это очень крупные ученые, — сказала она.
— Я знаю, — согласилась тетя Миля. — Во мне животный атавизм пробудился.
— Вы к ним обязательно привыкнете, — утешила ее Снежина. — Можно еще один пирожок?
— Возьми. Только один. Скоро обед. В буфетную заглянул Христо.
— Извините, — сказал он. — Снежина за схемой пошла, а я жду. Извините. — У Христо печальные карие глаза и подвижные брови, движущиеся в такт губам. — Извините, — сказал он еще раз.
— Мы пошли. — Снежина отломила практиканту половинку пирожка. — Все будет хорошо.
В коридоре Снежина вспомнила, что хотела пить, но возвращаться не стала.
4
В два тридцать громыхнул гонг. Загребин купил его в Рангуне, когда был в отпуске. Такого гонга не было больше ни на одном корабле. С боков его поддерживали хоботами слоны из тикового дерева. В гонг любили бить роботы. Даже чаще, чем нужно.
Снежина подошла к зеркалу. Зеркало у нее в каюте было похоже на грушу или на голову императора Франции Луи-Филиппа, каким его рисовал Домье. Зеркало придумал какой-то умник из Института интерьеров. Снежина предпочла бы самое обычное, круглое или четырехугольное.
Снежина поглядела в зеркало и понравилась себе. Она не была самовлюбленной. Просто Снежина была настолько красива, что даже сама это признавала. Причесываясь, она вдруг улыбнулась. «А ведь и мы им не нравимся, — подумала она. — И я тоже для них уродлива».
Вошла Кирочка Ткаченко. Кирочка ниже Снежины на две головы, беленькая и почти прозрачная. На медкомиссии она тратит втрое больше времени, чем любой космонавт. Врачи не могут поверить, что она здорова, настолько здорова, чтобы работать третьим механиком на «Сегеже».
— Идешь обедать, Снежка? — спросила она.
— Иду. Сейчас. Заколоть волосы или так?
— Так, — сказала Кирочка. — А я одна боюсь в кают-компанию идти. Вдруг они уже все за столом сидят, я вхожу, а мастер скажет: «Вот наш третий механик, Вы не думайте, что раз она у нас такая маленькая и тоненькая...» Ну знаешь, как он всегда гостям говорит.
— Чепуха, — сказала Снежина, закалывая волосы назад. — Он тебя очень уважает.
— Я не об этом, — сказала Кирочка. — Это же не обыкновенные гости. С тобой спокойнее.
— Тетя Миля кончила расстраиваться?
— А что?
— Испугалась корон.
— По-моему, ничего особенного.
— Ну, а как теперь? — Снежина обернулась к Кирочке.
— Я же говорю: ты как ни причешешься...
— А мне они сначала тоже страшными показались, — призналась Снежина. — Мир полон неожиданностей.
— Пошли, а то и в самом деле сегодня опаздывать не стоит.
Девушки спустились по трапу. У экспериментального номера стенгазеты, полностью сделанного роботами, стоял доктор Павлыш.
— Жуткое зрелище, — сказал он. — Все правильно. Даже есть анонимное письмо в редакцию: «Долго ли гонг будет звенеть в неположенное время?»
— Кстати, кто сейчас редактор? — спросила Кирочка. — Тоже робот?
— Ты же знаешь, — ответил серьезно Павлыш, уставившись голубыми глазами на третьего механика. — Владислав Владимирович.
— Ленив?
— Страшно ленив. — Черные брови доктора скорбно сошлись к переносице. — Я с ним борюсь.
— Смотри не загуби свое второе «я». Короны уже в кают-компания?
— Нет еще, я заглядывал.
Доктор Павлыш церемонно предложил дамам обе руки, и двери в кают-компанию раскрылись.
— С вашего разрешения, — сказал Павлыш старшему штурману.
— Пожалуйста, — ответил Баков.
Его казачий чуб и усы были тщательно расчесаны. Старпом был в парадной форме. Знак космонавта дальнего плавания вбирал в себя свет люстры и разбрасывал его зайчиками по углам кают-компании.
Все свободные от вахт члены экипажа уже сидели за столом. Снежина прошла на свое место между Павлышом и Кудараускасом.
Кухонный робот Гришка в кокетливом белом передничке (тетя Миля сшила для уюта) раскладывал приборы.
— А где тетя Миля? — спросил Малыш.
— Эмилия Кареновна, — позвал Баков. — Мы вас ждем.
— И праздничный торт тоже, — вставил Малыш.
— Эмилия Кареновна не придет, — быстро сказала Снежина. — Она себя плохо чувствует.
— Как так? — Старпом строго посмотрел на Павлыша.
Павлыш густо покраснел — румянец мгновенно разбежался по щекам, подобрался к голубым глазам и даже залил лоб.
— Она ко мне не обращалась, Алексей Иванович.
— Ничего особенного, — сказала Снежина. — Медицинская помощь не потребуется.
Как-то все одновременно замолчали, и затянувшаяся пауза заставила всех обернуться к двери. «Сейчас они войдут, — подумала Снежина. — Может быть, им тоже немножко не по себе. Они войдут, увидят длинный стол: на одном конце место капитана, на другом — старшего помощника. Нам этот стол уж настолько знаком, что мы его и не замечаем. А их он может удивить. Допустим, у них вовсе столов нет. А там дальше, за полураздвинутой зеленой портьерой, полукругом диван, перед ним шахматный столик, одной пешки не хватает, нарды: в них играют Малыш с доктором. На стене по обе стороны от двери — картины. Одна — парусник, чайный клипер, срывающий в стремительном полете верхушки волн, другая — лесное озеро. К озеру близко подступили темные сосны...»
Капитан Загребин открыл дверь, чтобы пропустить гостей. Сначала корону Аро, потом корону Вас, а может, и наоборот. Загребин вошел за ними.
— Добрый вечер, — сказал он.
Загребин был официален и несколько торжествен. Светлые прямые волосы зачесаны назад, на макушке хохолок.
— Разрешите представить, — сказал он, — наших гостей. С сегодняшнего дня — членов нашего экипажа.
Гости заняли все свободное место между столом и дверью. Они были на голову ниже Загребина, но куда тяжелее и массивнее. Хвосты они закинули за плечи, чтобы не задеть мебель. Концы хвостов, роговые, раздвоенные на концах, чуть шевелились. Гостям было тесно и неуютно. Они волновались.
— Добрый вечер, — сказал один из гостей.
На груди у него висела черная коробочка лингвиста.
Члены экипажа по очереди подходили к гостям, чтобы представиться. Все отлично понимали, что этого не следует делать, — церемония затянулась, каждому приходилось обходить стол, протискиваться между стульями, потом возвращаться на свое место. Загребин не догадался сказать: сидите, но ошибку исправлять не стал, а отступил на шаг назад, в дверной проем.
Когда дошла очередь до Снежины, она протянула руку, и рука короны, тонкая, шершавая, как газетный лист, легко сомкнулась вокруг ее кисти. Снежина посмотрела в глаза гостю, отклонив голову подальше от страшноватого рога на хвосте. Глаз было несколько. Они протянулись цепочкой поперек головы.
